Лестер Дель Рей - Атака из Атлантиды [сборник]

В дни его молодости окружающий мир, даже и населенный людьми, вроде него, был чудесен. Да и люди сами, любившие помычать-поворчать по пустейшему поводу, но не громко, не злобно… Вот, те были люди. Простые, легкие. Они веселились, устраивали забавные игрища, а от жилья всегда доносился дымок очагов, на которых готовилась пища. В ту пору и самому Вугху нравилось возиться с подростками, но те уже выросли, сделались сильными, возмужали… Вот только детей в их племени с каждым годом появлялось все меньше. Все меньше и меньше, пока наконец вообще куда-то не пропали, детки-то. А пришлые люди с той части холма Кро Маньон не превратили долину в одно из своих охотничьих угодий.

В полузабытых легендах рассказывалось, какой была эта земля в древности, пока в тундре жило одно только племя Вугха. Его кровники обитали в пещерах, а на охоту выходили такими большими группами, что их не страшили никакие животные. При виде оравы гривастых бесшабашных людей, топавших вроде подземного грома, звери испуганно прятались в норы, вырытые к югу от Четвертого Ледника. Потом из-за сильных холодов наступили тяжкие времена. Многие из племени Вугха погибли. Но некоторые все-таки выжили.

И когда климат помягчал, стал посуше, принялись осваивать новые территории…

Вугх с трудом перевернулся, чтобы улечься поудобнее и мысли его побежали ретивей. Чего только эти завоеватели чертовы не делали, чтобы прибрать к рукам все больше земель! Местные жители отступали со своих пятачков, их становилось меньше. Однажды отец Вугха наконец осознал, что маленькое поселение, единственное место в долине, куда чужаки приходили еще довольно редко, — было последним, что осталось от некогда большого племени.

Вугху было двадцать, когда он впервые увидел огромных длинноногих людей, непрерывно издававших какие-то гортанные звуки. Болтавших в голос. Ругавшихся на божий свет.

Изобретавших слова, дабы дать названия своим злодействам.

Бесчинству. Порокам. Взять хотя бы пьяное пойло, надувавшее в мозги отвратный дурман. Болтуны чертовы. Кроманьонцами сами себя называли. Точно холм Кро Маньон, на котором упокоились родственники старого Вугха, являлся их собственностью, был родиной. Они ведь так гордо вышагивали по Земле, словно она принадлежала им вся, до крайней прядочки сохлой травы. Словно жили тут вечно. Еще до Зимы. Хотя появились впервые недавно, летом какого-то года, и как появились, так сразу же, здесь, с песнями, гиканьем и болтовнею, у подножия холма и разбили свой лагерь. Правда, поселились в известном отдаление от пещер местных жителей, осторожничали поначалу. Но те преотлично все видели, и суету вокруг плетня палаток, и незнакомые шкуры животных, и вонючие дымы, подымавшиеся от огромных костров, и главное разглядели — как эти пришельцы, едва объявясь, обосновавшись едва, уже стали хозяйничать повсюду и злодействовать, то и дело кидая жертвы своим неизвестным богам, в голос друг с другом ругаясь, и оглушая окрестности препирательствами из-за лежачего места. Плошки с супом. Наконечника на копье. Вида с холма. Огонька или бабы.

Повод, конечно, для гордости был, они обладали волшебным оружием, что чуяли даже хищные звери. Племя Вугха, цепенея от животного страха, отступило с насиженных мест.

Так, лишившись корней, в конце концов, чтобы выжить, разбрелось кто куда, воровать, попрошайничать — поганое дело. Однажды молоденький парень, совсем был юнец, мокрогуб, недотепа из местных, убил какого-то их ребенка. Не так, чтобы нарочно убил, по случайности, видно. Однако за это с него живьем содрали шкуру и бросили умирать в одиночестве… Правда, как раз после этого вдруг между пришлыми и старыми неандертальцами наступило примирение. Точно сдружилися на крови. Тамошний вождь, язык без костей, толкнул речь, что они — удовлетворены. И как толкеры, и как соседи. И что — будут жить в мире. Его люди и люди Вугха.

Но теперь уже здесь никого не осталось из племени Вугха, кроме него самого. Не осталось даже детей. Семь лет прошло с тех пор, как умерев в пещере, отправился в долгое путешествие к прародителям его брат. Он всегда, правда, был и уныл, и безволен, но в течение долгих лет оставался единственным другом.

Старик оглянулся по сторонам. Очень хотелось, чтобы поскорее вернулась Кейода. Возможно, она возьмет у них немного еды… Охотиться самому больше не было смысла, повсюду царили эти захватчики и их дикие порядки. Обычному человеку оставалось только одно — больше спать, потому что сон был единственной стоящей вещью в их сумасшедшем мире. Даже напитки, которые кроманьонцы делали из корней растущих на болоте растений и от которых на следующий день страшно болела голова, в счет не шли.

Вспомнив об этой отраве, Вугх недовольно повернулся в постели из листьев и проворчал что-то сердито. Как раз в это мгновение над его головой прожужжала муха, и он попытался ее поймать. Удивление отразилось на старом лице, когда пальцы схватили насекомое. Все же схватил! Старик вспыхнул от удовольствия. Это, конечно, не еда, принесенная из леса, но все ж, согласитесь, неплохая закуска.

Сон к этому времени улетучился вовсе, и ничто теперь не могло его вернуть. Ладно, займется делами. Вугх приподнялся на корточки. Вот уже несколько недель, как он собирался насадить новый наконечник на свое боевое копье, и теперь озирался по сторонам, пытаясь найти в пещере необходимый для этого материал. Но мысль о том, что нужно как-нибудь поработать, стала тускнеть, истончаться. Ладно, он не солнце, у него не горит. Делать что-то конкретное и прямо сейчас расхотелось. Взгляд Вугха лениво блуждал по маленькой бухте прямо под пещерой и по кудрявым облакам, плывущим по небу, туда да обратно. Ему хорошо. Весна пришла теплая, солнышко грело так успокаивающе, что лучшего удовольствия и не придумать.

Бог Солнца без его помощи на глазах стал сильнее и ярче, скоро совсем возмужал и прогнал холодный густой туман с легкой дымкой. В течение многих лет старик сам поклонялся богу Солнца, но теперь, кажется, тот становился всемогущим только для болтунов, на обращения Вугха не реагировал.

Правда, Вугх из лиан и сухожилий животных ему помочи не сооружал, как соседи. И по полночи поклоны лбом об порог не выкладывал. Пока бог оставался слабым, во дни долгой ночи, соплеменники Вугха были могущественны; теперь же, когда долгий период его бессилия завершался, и кроманьонцам удалось правдами или неправдами выволочь его из-за холма прежде Вугха, выходит, им, болтунам ненавистным, снова рассеиваться по стране, точно блохам по брюху неандертальца.

Вугх никак не брал того в толк. Возможно, бог съехал с ума, порастратился, не понимал, для кого разгораться — для него, человека спокойного, или для пришлых истериков. Может, не понимал, ибо высшие существа тоже часто бывали непредсказуемы. Он вздохнул с жалобой. Он мечтал лишь о том, чтобы к нему вернулся брат. Уж тот-то чувствовал эти вещи гораздо лучше и мог разъяснить ему все.